Если говорить об уроках минувшего столетия, то хотелось бы, прежде всего, сказать об опыте церковно-государственных отношений страшного XX века. Одна из основных проблем в этих отношениях – так называемое «сергианство» - под которым понимается позиция, занимаемая Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) и духовенством, находившимся с ним в каноническом общении. Позиция, направленная на сохранение легальных форм церковной жизни, пусть и в условиях церковного гетто.
Начало «сергианства» обычно связывается с изданием 29 июля 1927 года «Послания Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нём Патриаршего Священного Синода «Об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти», в церковно-исторической и публицистической литературе обычно именуемого «Декларацией 1927 года».
Безусловно, этот документ является одним из самых пререкаемых за всю новейшую историю РПЦ. Конечно, издание подобного документа было вызвано прежде всего необходимостью получения так называемой «легализации», без которой гражданские власти не признавали законность существования ни Высшего церковного управления, ни епархиальных органов церковной власти, а Русской Православной Церковью официально считали обновленческую схизму. При отсутствии официальной регистрации правящих архиереев и епархиальных советов само их существование рассматривалось властями как незаконное и служило основанием для репрессий.
Но издание «Декларации» вызвало в церковном народе и духовенстве замешательство. И по сей день «Декларация» 1927 г. остается документом, вызывающим споры. Еще в октябре 1990г. Архиерейский Собор РПЦ обращаясь к архипастырям, пастырям и всем верным чадам Русской Православной Церкви писал: «…отдавая дань глубокого уважения памяти Патриарха Сергия и с благодарностью вспоминая его борьбу за выживание нашей Церкви в тяжелые для нее годы гонений мы тем не менее вовсе не считаем себя связанными его Декларацией 1927 года, сохраняющей для нас значение памятника той трагической в истории нашего Отечества эпохи»[1].
Что же до современников митр. Сергия, то наибольшее недовольство у критиков «Декларации» вызывала фраза: «Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к Советской Власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его, для которых оно дорого, как истина и жизнь, со всеми его догматами и преданиями, со всем его каноническим и богослужебным укладом. Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи»[2]. Эту фразу переиначивали в саморазоблачительное выражение: «Ваши (т.е. советской, безбожной власти) радости — наши радости, ваши скорби – наши скорби»[3], утверждая, что авторы «Декларации» приветствуют успехи советского правительства, в том числе связанные и с распространением атеизма в народе. Хотя в «Деянии Заместителя патриаршего Местоблюстителя и Временного при нем Патриаршего Синода» от 29 марта 1928 г. митрополит Сергий разъяснял, что под успехами, упомянутыми в «Декларации», подразумевалось внешнее благополучие, например хороший урожай, а под неудачами — голод и другие народные бедствия[4], ему не верили.
Понять критиков «Декларации» можно. Прежде всего - это люди у которых отняли Родину. Причем они – не только эмигрантское духовенство. Это и граждане СССР. Так, сщмч. епископ Дамаскин (Цедрик) обратился к митрополиту Сергию с резкими словами: «За что благодарить? За неисчислимые страдания последних лет? За храмы, попираемые отступниками? За то, что погасла лампада преподобного Сергия? За то, что драгоценные для миллионов верующих останки преподобного Серафима, а еще ранее останки святых Феодосия, Митрофана, Тихона и Иоасафа подверглись неимоверному кощунству? За то, что замолчали колокола Кремля? За кровь митрополита Вениамина и других убиенных? За что?..»[5]. Мироощущение этих людей апокалиптично. России уже нет, есть царство антихриста, и самая суть его – это «тайна беззакония» (2 Фесс. 2:7), уничтожение основополагающих принципов человеческого общежития, извращение правды, которая одна только и позволяет человеку оставаться человеком. Александр Владимирович Журавский очень точно охарактеризовал эту богословскую позицию как «антисоветский эсхатологизм»[6].
Причем в массовом сознании «сергианство» часто ассоциировалось и ассоциируется с попранием внутренней свободы Церкви, а то и с изменой Христу. Также нередко можно встретить мнение о том, что «сергианские» пастыри своей лояльностью купили себе жизнь и безопасность. В лучшем случае к «сергианству» относятся снисходительно как к политике церковно-политических компромиссов, понимая его вынужденную необходимость. В худшем случае словосочетание «сергианская церковь» обозначает некое безблагодатное общество.
И, пожалуй, мало кто решится предположить искренность «сергианства». То есть вопрос мной ставится так: «Может ли «сергианстиво» быть образом веры»? Был ли человек, который во мраке богоборческой советской действительности увидел правду?
Такой человек был. Это схиигумен Никандр (Сапожников)[7].
Сапожников Николай Петрович, 19.02.1891 г. р., уроженец с. Контакузовка Вознесенского р-на Одесской обл., русский. Окончил Елисаветградское Духовное училище, Одесскую Духовную семинарию, Московскую Духовную Академию в 1915 г. кандидатом богословия. На третьем курсе Академии 1.09.1913 г. принял монашество с именем Никиты. 8.09.1913 г. – рукоположен во иеродиакона, 7.09.1914 г. - во иеромонаха. В мае 1915 г. награжден набедренником. По окончании Академии преподавал канонику, литургику, гомилетику и церковную археологию в Самарской Духовной семинарии до ее закрытия в 1918 г. С 1918 по 1927 гг., состоял приходским священником: в Иоанно-Предтеченской церкви г. Самары, что на 7 просеке, в Михаило-Архангельской церкви с. Колдыбани того же района Самарской обл., в Воскресенской церкви г. Чернигова и снова в с. Колдыбани. С 1927 г. по 1956 г. с небольшими промежутками, но в общей сложности полных 27 лет провел или в ссылке или содержался в тюрьмах и лагерях.
То, что схиигумен Никандр выжил, проведя 27 лет в Сталинских ссылках и лагерях, безусловное чудо. Но еще большим чудом является то, что он не утратил искренней, чистой веры в правду. А может быть приобрел ее опытом исповедничества? Дело в том, что автору этого сообщения, по должности председателя Епархиальной комиссии по канонизации подвижников благочестия, представилась возможность ознакомления с множеством архивно-следственных дел в отношении священнослужителей и мирян за Веру пострадавших. Это очень специфические исторические источники – как правило, малоинформативные и сухие – стандартные обвинения и стандартный приговор. Суд был скорый и неправый. Единственное, что придает им индивидуальную неповторимость это поведение обвиняемых. Но и тут прослеживаются закономерности: если во время первого ареста на следствии обвиняемый еще пытался доказать свою невиновность, то во время второго и тем более третьего (кто дожил!) ареста обвиняемые, как правило, уже ничего не пытаются доказать или объяснить. Они прекрасно понимают, что попали в жернова безжалостной машины по истреблению людей и вырваться из этого механизма в принципе невозможно.
На этом фоне просто удивительным представляется следственное дело последней, пятой (!) 1946г. судимости схиигумена Никандра (Сапожникова).
Лагерным начальством было сфабриковано «дело» по обвинению о. Никандра в том, что он «являлся членом контр-революционной организации, систематически среди лагерного контингента колонии проводил антисоветскую агитацию, направленную против руководителей ВКП(б) и Советского правительства, клеветал на жизнь трудящихся в СССР, восхвалял технику иностранных государств, предсказывал неизбежность войны, высказывал клеветнические измышления по адресу стахановского метода работы, призывал к невыполнению плана»[8].
Обвинение построено на клевете заключенных – бригадира и его сообщников, который по словам о. Никандра, «поклялся, что пришьет ему второй срок»[9]. Сам о. Никандр так описывает обстоятельства своей пятой судимости: «Что касается своры лжесвидетелей, то основное, подкупающее в их пользу, преимущество заключается в том, что их – много. Но в то время и в тех условиях, когда я был судим, опер/уполномоченный, если бы ему то было нужно, мог бы навербовать их без особого труда, и вдвое, и втрое больше. Ведь, время было послевоенное, страна наша была во всех отношениях обескровлена и истощена до последней степени, ввиду чего в продуктах, не то что в лагерях, а и на воле, была скудость, основной контингент лагерной массы, - преступники, потерявшие стыд и совесть, а для создания в лагере заключенных подобного моему «дела» как раз и нужны такие «свидетели», и ими «хоть пруд пруди». Если для них в том есть какая-то корысть, то они не откажутся быть «свидетелями» в каких угодно клеветах, особенно же, если за спиной есть зализа. А корысть - явная, есть и защита надежная, потому что в те времена оп./уполномоченный в лагере был фактически едва ли не сильнее и начальника лагеря, хотя всё творилось под маркой закона. В его руках было всё: и на лёгкую, «блатную», работу поставить, и сытым куском обеспечить и прем/вознаграждение выписывать, и аттестацию для преждевременного освобождения дать... А что еще больше нужно заключенному? И как не льститься на такой «лакомый кусок»? Вот из такого-то сорта людей и была составлена против меня коалиция «свидетелей». Но разве можно доверять им, принимая во внимание их множество, сколько бы их ни было?»[10]
Вот тут в материалах архивно-следственного дела и раскрывается удивительный внутренний мир схиигумена Никандра. Он не просто отрицает все обвинения, он ищет правды в системе, в которой ее по определению быть не может и уж он-то, имея за плечами четыре судимости, должен это знать.
Он пишет жалобу в Судебную коллегию по делам лагерных судов Верховного суда СССР: «…Во-первых, обвинения клеветников в корне уничтожаются догматической основой моего отношения к соввласти, выраженной в словах 12 гл. послания Св. Ап. Павла к Римлянам: «Всякая душа да повинуется предержащим властям, ибо нет власти, как не от Бога, существующие же власти Богом поставлены. Поэтому противящийся власти противится Богу. А потому должно повиноваться власти не только из-за страха, а и по совести». Как я могу быть противником Соввласти, будучи твердо убежден, что, противясь ей, я противлюсь Богу? Эти слова начертаны золотыми буквами на моем идейном знамени. И я душу свою готов и рад всегда за них положить, чтобы на них, как на незыблемом – не людьми, а самим Богом положенном – фундаменте, строить жизнь мою и ближних моих. Всякий противный этому образ мыслей отвергаю, как лживый и вредный для жизни и спасения вечного»[11].
Я не вижу оснований сомневаться в искренности слов о. Никандра. Не такова была жизнь этого человека, что бы можно было заподозрить его в конформизме. Его жизнь и его, как он сам выражается, догматическая(!) позиция являются прекрасным ответом критикам «сергианства».
Приговор лагерного суда судебной коллегией был оставлен без изменений. 8 декабря 1954г. прокуратура Сар. Области пересматривает дело и тоже оставляет приговор без изменений «за отсутствием оснований»[12].
О. Никандр отсидел свои очередные 10 лет.
Однако, правда, к которой он стремился всю свою жизнь, должна была восторжествовать. В 1964 г. о. Никандр пишет «Прошение Прокурору Саратовской области»: «Я с самого зарождения этого «дела» и поныне трублю, не переставая, что всё оно, как в целом, так и во всех подробностях своих - сплошная, стопроцентная, необузданная лагерная клевета, в которой нет правды и на ломанный грош «…» А между тем, Советская Юрисдикция, перебрасывая лишь эту клевету из одного своего ящика в другой, в ответ на мои неумолкаемые протесты, одно только говорит мне, в унисон с клеветниками, устами своих представителей: «для пересмотра дела нет оснований»…Однако я не теряю надежды на победу истины над ложью. И так как весь ход этого дела уже достаточно показал, что без меня, единственной, оставшейся еще неоправданной, жертвы этой клеветы, разоблачение и победа над ней невозможна, то я и обращаюсь еще к Вам с неотступной просьбой: прежде рассмотрения этого «дела» Прокуратурой Саратовской области допустить меня к архивным документам его для ознакомления с ними, прекратив на это время прокуратурное исследование его. А так как поездка из - за этого в Саратов сопряжена для меня со многими препятствиями и неудобствами (хотя бы потому, что теперь - зима и мне 74 -й год) и непосильными для 30-ти рублевого пенсионера расходами, то я прошу Вас выслать мое «дело» 1946 года, в Областную Прокуратуру г. Куйбышева, где мне будет гораздо удобнее ознакомиться с ним. В крайнем случае, если Вы не вышлите их сюда, то я, с большим трудом преодолев эти препятствия, приеду и в Саратов….»[13].
Следом схиигумен Никандр пишет заявление в управление КГБ по Куйбышевской области: «В дополнение к моим показаниям по моему «делу», за 1946 г., данным мною на допросе 4 и 5 Марта 1965 г., прошу приложить и следующие:
Ни на суде надо мною в 1946г., ни на двух, предшествовавших этому, пересмотрах его не были приняты во внимание самые существенные, больше всех прочих способствующие объективному выявлению моей политической физиономии, обстоятельства.
На первом среди них месте стоит моя идеология, основной смысл которой в отношении к данному вопросу конкретно сводится к тому, что я – во - первых, принадлежу, как постоянный член к тому общественному организму, который называется Русской Православной Христовой Церковью, в настоящее время возглавляемой «Святейшим Патриархом Московский и всея Руси Алексием», так официально именуемым, - а во-вторых, что я в этой организации, на протяжении всей моей самостоятельной жизни - не просто рядовой член, а глубоко убежденный активный деятель её, ставший таковым еще с 1913 года и имеющий сан Иеромонаха.
Соль первого обстоятельства заключается в том, что Русская Православная Церковь, с самого зарождения у нас в России Советского Государства в 1917 году, находится в нем на положении не какого-то подпольного и враждебного ему, а кровно - близкого, народного и потому легального учреждения.
Юридическое же право на такое положение её в нём дает ей основной в этом отношении, исконный догмат её о покорности «предержащим властям», покорности не только за страх, а и за совесть,- покорности не только властям верующим и христианским, но и неверующим и антихристианским, как Самим Богом, через людей, во всём мире и государствах его, во все времена державно поставляемым, по, не всегда для нас понятным, но всегда премудрым, праведным и добрым судьбам Его, еще прежде создания Им мира и человека начертанным, по предведению в Предвечном Троичном Совете Его. Ввиду этого, по смыслу учения Православной Церкви, «нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Послание к Римлянам, глава 16, ст. 1-2). А если так, то от Бога - и Советская Власть. Значит, в пределах её компетенции должно и ей беспрекословно повиноваться.
Но, поскольку я - член Православной Церкви, то этот догмат есть один из основных членов и моего личного мировоззрения»[14].
В конце концов, схиигумен Никандр (Сапожников) добился правды, которой жил и которую искал всю жизнь. Постановлением Пленума Верховного суда СССР «Приговор специального лагерного суда ИТЛ и К УМВД Саратовской области от 12 октября 1946 года и определение судебной коллегии по делам лагерных судов верховного Суда СССР от 27 декабря 1946 года в отношении САПОЖНИКОВА Николая Петровича отменен и дело о нем на основании п. 2 ст. 5 УПК РСФСР Производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления»[15].
[1] https://mospat.ru/archive/page/sobors/1990-2/537.html
[2] Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 гг. / Сост. М. Е. Губонин. М. 1994. С. 510
[3] Там же. С. 598
[4] Там же. С. 598
[5] http://days.pravoslavie.ru/Life/life4797.htm
[6] См.: Журавский А. В. Светская и церковная историография о взаимоотношениях правой оппозиции и митрополита Сергия (Страгородского) // Нестор. Ежеквартальный журнал истории и культуры России и Восточной Европы. 2000. №1. С. 350.
[7] И был он, конечно, не одинок. Епископ Вениамин (Федченков), например, писал в своем литургическом дневнике (запись за 6/19 сентября 1927 г.): «После обедни я читал второй раз послание митрополита Сергия... И дивное дело: оно так понравилось мне своей внутренней правдой, так отрадно было душе моей. И куда делось некоторое смущение, которое я испытал отчасти при первом чтении! Дивно! Признаюсь, я намеренно даже откладывал это чтение и именно после литургии стал сразу читать — во благодати... И принял, принял!» Цит. по: Вениамин (Федченков), митр. Святый Сорокоуст: Мысли по поводу указов митрополита Сергия // К свету. 1994. Вып. 13: Патриархи смутных времен. С. 20.
[8] Архив УФСБ по Саратовской области. Д. ОФ21081. Л. 166
[9] Там же. Л. 132.
[10] Там же.Л. 323 - 332
[11] Там же. Л. 166 - 171
[12] Там же. Л. 188
[13] Там же. Л. 216 - 221
[14] Там же. Л. 330
[15] Там же. Л. 380 - 382